Отправлено: 22.11.06 12:41. Заголовок: О стариках

Я не помню кто, либо Ася, либо Т.М.Новикова, недавно в разговоре мне сказали: «старики и дети живут в другой реальности». Я выхватила детей – да, дети живут в другой реальности. Категоричной и необъяснимой. Я немного помню себя в детстве. Врачи – враги. Взять кровь из пальчика – ничего страшнее на свете нет. Хотя есть – когда мама задерживается. Сижу на подоконнике часами, смотрю в окно, жду маму. Чтобы не плакать от страха договариваюсь сама с собой – нужно досчитать до 121, тогда мама придет. Или – когда в нашу арку въедет третья машина, тогда придет мама. Или после 12 пешехода. Мама приходит. Я выбегаю в прихожую: «мама, мама, а что ты мне принесла?». Главная радость – приходить в гости к другу, разбирать подушки с его большого дивана, делать из них домик. Пока он сидит в домике – вылезти, сильно толкнуть, чтобы подушки упали на него, он бы испугался и заплакал. А потом бежать к маме – я ничего не делала, а он ревет. Я не реву, а он ревет. Или, что мне сейчас вспоминать смешнее всего: папа делает ремонт. Выравнивает стены какой-то белой вязкой штукой. Я выхожу и незаметно проковыриваю пальчиком дырку в стене. На следующий день смотрю – уже замазано. Вдавливаю палец на том же месте. Папа снова замазывает. Я опять. Зачем – не знаю. Но уж точно не для того, чтоб все испортить. Просто так. Папа не выдерживает, начинает ругать. Я говорю – это не я. Папа от такого злится и кричит еще громче. У меня истерика, меня оскорбили, унизили: «Папа, как ты мог такое на меня подумать? Почему именно я? Почему не мама? не соседка Валя? почему все сразу на меня?..». Целый вечер плачу, мама ведет меня гулять. Я всю дорогу пламенно жалуюсь, как меня обидели. Я на 100% уверена, что не ковыряла пальцем дырку. И что думать скорее всего надо на соседку Валю. Никак не на меня.
Это другая реальность. Абсолютно иная. К детям и подросткам никак нельзя со всеми этими взрослыми привычками: принято–непринято, допустимо-недопустимо, правильно-неправильно.
Вчера я сидела на кухне у ИВ смотрела как курит Василий Степанович. Он какой-то трепетный, худенький, сухой, ходит по стеночке, плохо слышит, почти ничего не видит. Комично держит сигарету, смотрит бесцветным потусторонним взглядом. Это мудрая душа в детском теле. Человек слабый, беззащитный, именно что трепетный. Его хочется порадовать. Укутать потеплее. Что-то хорошее сделать. Но невозможно. Ребенок улыбнется и сладко засопит. Старики ворчат, кашляют, никогда почти не смеются. Они медленные. Не сонные, они иные. Мне страшно к иным соваться. Дети тянутся сами, им интересно, любопытно, потрогать, пощупать, спросить, они когда-нибудь догонят, возможно, перегонят. Старики – другое, иное. Мне кажется, меня для них нет. Не существует. Так же как и моих мелких интересов и всего того, что составляет будни, да и всю, в общем-то, жизнь. Они могут долго молчать. И смотреть. Но я-то знаю, что зрения почти нет, не видят, значит. Ну, того что я вижу не видят. Мне очень сильно, невероятно сильно, безумно хочется, важно знать – ЧТО ТАМ? о чем думают? Спросить – невозможно. Скажут: «белое пятно и силуэты», «о том, что таблетки в комнате, за ними сходить надо». Расспрашивать о чем-то из этой реальности – не хочется. Просить – а расскажите, как Вы служили офицером? А какая тогда была Москва? А вода, наверное, была мокрее? И вообще лучше как-то было, да? Мне это неважно, я, не задавая вопросы, знаю, что ответят. Мне важно – что сейчас? Что внутри происходит, когда глаза блекнут? Почему молчите, а? Что, что видно??

Это Василий Степанович, офицер, папа ИВ, фото Василины Орловой.
Смотрите долго, внимательно, в глаза. И попытайтесь себе представить, о чем он думает.
Не бойтесь старости. Ждите ее - чтобы понять. Потому что сейчас - сколько ни пытайся - не поймешь.


И еще одна история.
Люди ручейком топчутся около кп. Они расстегивают куртки и показывают: «я пустой» или «я чистый». Чистый или пустой - это значит, что с собой нет водки или пива. Огороженная забором ночлежка со строгим кп находится в 20 минутах на электричке от Курского вокзала, а там пятьсот метров мимо барак. Внутри сшибает смесью запахов больницы, дерьма и немытых людей. Комнаты делятся на мужские и женские, от 5 до 10 коек в каждой. Чистое постельное белье со штампом, чистый пол, красивые занавески, мытые окна, иконы не стенах. В одной из полутемных комнат три женщины – одна лежит с головой под коричневым одеялом, две другие, бабушки, переругиваются, сидя на койках в разных углах. Одна из них «обделалась», другая из-за этого на нее орет.
Бабушка Рая демонстрирует все свои пожитки: бутылка уксуса, бутылка самодельного жидкого мыла – какая-то масса, что состоит из пачки хоз. мыла, крахмала и воды, несколько старых пакетов от сока – «чтобы что-нибудь переливать», стеклянная бутылка от пива – «чтобы что-нибудь толочь», куча пакетиков, Наташино зеркальце с расческой… Самое ценное хранится под подушкой – помятая газетка Реакция, в которой завернут бумажный конверт. В газете Каришина статья о бабушке Рае, в конверте записки с фамилиями друзей, которые Наташа раз в неделю оставляет для выписки пропуска. Бабушка Рая, кстати, не умеет читать. Но за словом в карман не полезет, себя в обиду не дает – у изголовья стоит деревянная палка – «чтоб треснуть по башке, если кто-нибудь полезет».
Бабушка Рая вызвалась нас с Наташей провожать «до моста». Проходим через кп, охранник заботливо: «бабушка, смотрите не потеряйтесь!». Водитель, умиленно посмотрев на старушку, которая улыбается, машет рукой и ковыляет вслед за маршруткой, спрашивает: «это ваша бабушка, да?».
Угу. А совсем недавно «наша бабушка» именовалась «бомжом», сидела на курском вокзале и мечтала только об одном – лечь и вытянуть ноги. Вот такие вот метаморфозы.